Недавно на Ютюбе прочла несколько комментариев под видео «Рождённым в СССР посвящается». Писал человек под ником «Моя португальская жизнь». Родившийся в СССР, влюблённый в своё советское детство. Он рассказывает, что чудесного и счастливого было в Советском Союзе. Рассказывает очень живо и образно, его видео — это счастливые лица людей, детей на улицах, в пионерских лагерях, в школах, во дворах… На Ютюбе видела посты и других, тоже тоскующих по жизни в Советском Союзе.
Подумала — а что бы и мне не рассказать о своём — тоже советском — детстве? Тем более родилась я, похоже, раньше, чем «Моя португальская жизнь», лет на 10, и видела, наверное, больше…
Как описать своё детство? Воспоминания приходят не сплошняком, а как в стробоскопе — кусочками, периодами. О самых запомнившихся и расскажу.
Раннее
В детстве мы жили в Серпухове Московской области. Там же я и родилась. Помню двор колодцем. Навряд ли дом был очень высоким, в тамошнем Серпухове-то. Может быть, этажа три-четыре. Но мне он казался высоченным. И вот, сижу я на маленьком стульчике посреди двора, двор залит солнцем. А бабушка пытается меня покормить. Я капризничаю, отказываюсь. Бабушка переживает. Тогда я требую (до сих пор помню этот наглый тон) принести маленький чайничек с манной крупой. Бабушка приносит, даёт. Я сыплю манную крупу из носика в рот. Жую её и глотаю. Наверное, это первое, что помню.
Бабушка была ткачихой и жила в общежитии ткацкой фабрики. Она была мне не родной, а двоюродной, мы её звали серпуховской бабушкой. Очень баловала меня. А моя основная бабушка тогда ещё жила в деревне, недалеко от города.
Потом мы переехали в Москву. Уже с родной бабушкой, которая продала дом в деревне и уехала после развода. Позже мама рассказала, почему переехали. Оказалось, что отцу, очень известному в Серпухове историку и члену партии, грозил арест — его об этом предупредил друг из органов. И посоветовал исчезнуть из города, пока кампания не пройдёт. Отец сначала уехал в Крым на два месяца — у него был неиспользованный отпуск, даже адреса не дал, а потом вернулся ненадолго, чтобы забрать нас.
На лето меня часто отправляли к серпуховской бабушке. Помню бабушкино картофельное поле, запах спелой ботвы, горячего песка. Я бродила среди кустов картошки, они были выше меня. Солнце заливало поле, слепило глаза. Было тепло, уютно, сонно. Часто так и засыпала под каким-нибудь картофельным кустиком.
А ещё бабушка брала меня на базар. Там она торговала самодельным клюквенным морсом. Я еле доставала до прилавка, всё смотрела, как она наливает морс в стакан, подаёт покупателю.
Детский садик
В Москве сначала мы жили, как потом узнала, в служебной квартире — отца взяли редактором какой-то газеты. Дом находился на улице Правда в самом центре Москвы. Меня определили в детский садик. После серпуховской вольницы это было серьёзно. В садик ходить категорически не хотела, плакала, отбивалась. И однажды убежала — отец заговорился с воспитательницей, а я одела пальтецо и сапожки и тихо ушла (до сих пор помню свой шкафчик с двумя вишенками на дверце). Перешла улицу и добралась до дома. Поднялась на пятый этаж, еле дотянулась до звонка. Дверь открыла бледная мама. Следом появился тоже бледный и запыхавшийся отец. Попало мне здорово — отец отходил меня ремнём. В первый и последний раз.
Помню детский садик уже в эвакуации, в Свердловске. Но об этом попозже.
Дача
Помню, летом мы отдыхали на даче. Потом поняла, что она тоже была служебная. Она была двухэтажная, деревянная. Наверху была просторная открытая веранда. Веранда нависала над поляной и выходила прямо в густой, тёмный-претёмный сосновый лес. Как будто мы плыли на сказочном корабле прямо туда. Снизу пахло горячим ароматным дымом — на поляне бабушка разводила самовар сосновыми шишками. Потом мы все вместе пили чай из самовара. Сумерки постепенно сгущались, чёрный лес надвигался и надвигался на нас.
Несостоявшаяся Болгария
Хорошо помню такое. Отца отправили в командировку в «какую-то» Болгарию. Неожиданно он вернулся дня через три. Помню, как он явился с большими чемоданами. В этом его скором появлении было что-то непонятное.
Позже мама рассказала, почему так случилось. Отца послали в Болгарию корреспондентом. На банкете к нему подсел иностранный журналист. Разговорились, чокнулись. И тот задал отцу какой-то каверзный вопрос. Отец честно ответил, а зря, в такое напряжённое время накануне войны, да ещё и незнакомому человеку. На следующий день все газеты вышли с этим сногсшибательным ответом отца. Отца тут же отозвали и, видно, хорошо всыпали. Его спасло от более сурового наказания заступничество одной дамы в верхах, давней подруги мамы.
Отец привез подарки, нам с сестрёнкой — по какому-то сказочному платьицу, как у принцесс. Моё было из тяжёлого нежно-розового шёлка. Одеть его мне так и не пришлось. Мы с мамой ехали в метро в гости, и мама дала мне подержать сумку с платьем, наказала беречь. Когда пришло время выходить, про сумку я забыла — она так и осталась в метро. Конечно, долго и безутешно плакала.
Дом времён Ивана Калиты
После отцу уже полагалась жактовская — тоже по тем временам таинственное для меня слово — квартира. По рассказам мамы, ему предложили на выбор — благоустроенную квартиру на улице Горького, ныне Тверской, и квартиру с печным отоплением в деревянном двухэтажном доме, тоже в центре Москвы, недалеко от метро «Дворец Советов», ныне «Кропоткинская». Кто-то ему сказал, или он сам придумал, что этот дом времён Ивана Калиты. Отец был историком и романтиком. Он, не посоветовавшись с мамой, выбрал второй вариант. Помню, как мы на грузовике с вещами подъехали к дому. Помню, как мама заплакала. А мама плакала, потому что она родилась в деревне и ей не улыбалось, переехав в столицу, заготавливать дрова, топить печь и готовить еду на печке, на керогазе или керосинке. Правда, у нас был редкий по тем временам телефон — от работы отца. Номер помню до сих пор.
Чудо-дом
Но для нас с сестрой и дружками дом был полон чудес. В доме был чердак, там сушили бельё. На чердаке жили кошки и, конечно, — привидения. Помню, как скрипели ступеньки, когда поднимаешься наверх, помню косые лучи солнца, пробивающиеся сквозь пыльное чердачное оконце и густую паутину. Там было здорово играть, прятаться, стращать друг друга.
А ещё был сад, с деревьями и кустами, с цветочными клумбами. Помню, как осенью цвели купы золотых шаров. Помню соседскую террасу, выходящую в сад, со старинным деревянным креслом-качалкой. Соседка иногда разрешала мне покачаться в нём. Качаешься, запрокинув голову, качаются деревья, качаются золотые шары, качается небо. Тихо-тихо поскрипывает старинное кресло.
Когда бабушка разговорилась с соседкой, оказалось, что та до революции была помещицей в бабушкиной деревне, а предки бабушки — крепостными. В полуподвале нашего дома жил дворник дядя Ваня, он ещё служил у прежних хозяев. А во дворе стоял ещё точно такой же дом, в нём жила тётя Соня, армянка. Говорили, что когда-то она владела обоими домами.
У соседки была замужняя дочь, они втроём жили в одной половине на втором этаже, а мы в другой. У нас были две проходные комнаты и прихожая с печкой, печка грела всю нашу половину. Ещё была общая кухня с огромной плитой, которая топилась дровами. И на кухне у нас был керогаз и керосинка. Помню, как на керогазе или керосинке бабушка пекла потрясающе вкусные пироги в алюминиевой чудо-печке с дырками. Нас она посылала за керосином в керосиновую лавку в соседнем переулке. Продавец наливал керосин каким-то длинным жёлто-чёрным черпаком на длинной ручке.
Ещё в доме была ванная комната. Там стояла колонка, которая топилась дровами. Лежишь в тёплой ванне, а на потолке в сгущающихся сумерках пляшут розовые отблески пламени. Наверху — маленькое оконце, в него заглядывает цветущая ветка и вечернее небо.
Ещё у нашего дома стояло что-то непонятное — какой-о металлический набалдашник на ножке. Потом узнала, что это коновязь.
Через какое-то время, когда отец от нас ушёл, маме от работы дали сначала комнату в двухкомнатной квартире, потом отдельную однокомнатную и в конце концов — отдельную двухкомнатную в доме рядом с метро «Кутузовская». Всё бесплатно. По тем временам никакой «золотой милей» и не пахло.
Наши забавы
Помню, как мы гоняли по переулку или во дворе, часто допоздна, пока нас не загоняли домой. В наших дворах было много детей от мала до велика. Играли в казаков-разбойников, в прятки, круговую лапту, беговую лапту, штандер, в ножички. Принимали всех — даже малышей. Того же вечно сопливого Татуську из соседнего пятиэтажного дома, мальчишку из воровского притона. Мать торжественно называла его «Анатолием», когда звала домой, а мы хихикали.
А ещё была у нас забава — прыгать перед грузовиками. Наш переулок был горбатым, мощённым, круто спускался вниз. При проезде грузовики снижали скорость. А мы, несколько ребятишек, как черти, выскакивали со двора и прямо перед машиной прыгали и кривлялись. Обычно кончалось бранью шофёра и угрозами нас поймать и отодрать за уши. Но один остановился и решил с нами разобраться. Я успела спрятаться в доме, а бабушка приняла удар на себя, да так отчитала шофёра, что он поспешно скрылся. Наверное, мне от неё здорово влетело. У бабушки было страшное оружие — свёрнутое в жгут полотенце. Не дай бог достанет. Больше перед грузовиками мы не прыгали.
У нас, девчонок, были и свои потрясающие игры — прыгать через верёвочку, «классики» — их рисовали мелом на тротуаре, — снимать друг у друга резинку с пальцев. А самое интересное — «секреты». В тайных местах, среди густых кустов сначала делали ямку. Туда клали цветные стёклышки, осколки глиняной посуды, какие-то золотинки, цветы. И всякое другое интересное, что можно найти в куче с битой посудой и разным бытовым мусором. Потом ямка закрывалась куском стекла, получалось очень красиво. Стекло засыпали землёй — чтобы мальчишки не нашли…
Зимой мы носились по заледенелой мостовой на «снегурочках». Их надо было привязывать верёвкой к валенкам, потом верёвку закручивать палочкой. Думаю, мои ровесники хорошо помнят…
Почему-то в детстве тепло наступало раньше. Помню, к Первому Мая мама покупала нам по летнему платьицу и кожаным сандаликам. И в этих обновках мы выходили гулять и играть…
Потом была война…
Продолжение здесь:
«Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…» Часть 2. Война
«Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…» Часть 3. После эвакуации
«Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…» Часть 4. Пионерлагерь
«Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…» Часть 5. Мехмат МГУ
Комментарии
Добавить комментарий