Отец

Такой, вот, был! Жалостливый. Всех жалел. Вот когда умерли сыновья, всё роздал — землю, коней. Не для кого хранить, дочери не нужно будет. Одну лошадь оставил. Вместе с соседом навстречь пахали. Вместе плуг запрягали, вместе возили. Их коня Рыжкой звали, а нашего Булашка. Ну и конь был! Грива белая, по обе стороны, почитай до земли. Глаза карие. Хвост во какой! Белый, пышный, до земли! Идёт, все головой машет. Машет, по сторонам поглядывает! Изо всех деревень издаля ещё все говорят: «Вон наш конь идёт!». К окну подойдёт, головой машет — вот и кланяется, вот и кланяется! Ох, какой конь был!

Бывало, сосед никак не поймает их. Хвосты на ветру — и от него. Уж очень был лихой человек! Всё ругается, бьёт, а то и камнем ещё ударит. Так и кидает в коня. Ну, никак ему не удаётся словить. Отец говорит: «А ты хлебца возьми». «Беру, — говорит, — да и смотреть не хотят! Сделай милость, Евдоким Вакулович, поймай ты коней!» Отец упряжь на руку повесит, в другую хлебушка возьмёт. Выйдет, станет. Крикнет: «Ого-го-го! Ого-го-го». А ему издалече: «Иги-ги! Иги-ги!», и бегут кони, прямо к нему. Оба. И наш Булашка, и Рыжка. Отец той и другой хлебушка даст и даже упряжь и не наденет, а пойдёт к себе ко двору, а кони за ним так и идут. «Вот, — говорит, — Кириллыч, учись, как коней ловить! Сами за мной идут!» Он-то никогда лошадь не ударит. Ни чёрным словом не обзовёт. Всё жалеючи! Да приговариваючи! Они за то и знали его.

Он так всякую скотину любил. Бывало, овцу резать, так наплачется! Сядет на лавку. На стол облокотится, вот так, да и говорит: «Что же это, я их пою, кормлю, жалею; все они меня знают, за мной ходят, встречают, а мне теперь резать?». Руки-то прямо трясутся у него. А ест, опосля, мяса немало, а то и совсем не ест! А потом сам совсем резать перестал. Соседа позовёт, тому все нипочём. Ну, и отблагодарит его отец: надаст ему много — он и в прибылях! А все равно есть отец мяса, почитай, не будет вовсе!

Вот птицу кормит. Окошечко у нас в сенях, маленькое, было. Он ужо как откроет его. Дощечка была у него такая приделана, чтобы зёрнышки не падали. Сам «гуль-гуль-гуль!». И сколько их слетится! А уж как он выйдет, в амбар пойдёт! Всякая птица к нему, откеле ни возьмись, слетается! Кругом него вьётся! Крыльями хлопает! Так за ним и летают. Сядут вокруг, дожидаются! И кошка за ним бежит. Куда он, туда и кошка. Даже в баню с ним ходила. Он её на лавочку сажал да тёплой водой поливал. Вот она потом оттуда бежит прямо на печку. Ну, а если он без неё уйдёт, она без памяти прямо к бане бежит. На лапки встанет. К окошку прижмётся в бане-то и царапается по стеклу. А сама «Мяу, мяу! — пусти мол, — Как это ты один без меня ушёл!» Ну, отец впустит, она прямо на лавку и валится, ждёт, чтобы отец попрыскал на неё водой!

Роста отец большой был! Высокий, широкий. Всегда в паре ходил. Рубаха белая. Борода кудрявая, подстриженная…