Город, море, птицы…

Всё меняется. Кажется, что всё вокруг то же, что и вчера. Те же дома, люди, солнце и море. Но что-то есть неуловимое, отличительное, какой-то другой налёт, оттенок, флёр, нюанс. Какие-то дома перекрашены, обновлены, и их не узнать, А в другом месте старые величавые дома, гордость и страсть их бывших хозяев, приходят в упадок: фасады ветшают, штукатурка осыпается, отваливаются детали лепнины и гипсовых торсов. Для защиты прохожих эти старинные мрачные домовладения ушедшей эпохи, пережившие столько потрясений, затягивают огромными тёмно-зелёными погребальными сетками. И они остаются там на долгие годы окончательно разваливаться или, если повезет, их все же когда-то реставрируют.

А люди – они тем более другие. Смотришь вокруг – вроде такие же весёлые, смеющиеся, влюбленные друг в друга, как и раньше. Но понимаешь, что совсем другие: они не изменились, они сменились.

А вот солнце и море остались прежними. Садишься в электричку, промелькнёт 4-5 станций, и вот оно – море! Глубоко вдыхаешь такой родной запах смеси разогретой на солнце сосновой смолы, морской пены и водорослей. Море рокочет все ту же свою песню, с каждой волной новую и вечную. Сколько людей входило и входит в его воды? Смеётся, брызгается, ныряет, фыркает, наслаждаясь его нежностью, невесомостью, покоем и буйством. Вероятно, миллионы. И наверно, оно помнит каждого. Моет, очищает и молча провожает его идти дальше своей дорогой по своей судьбе.

Животный мир в городе тоже изменился. Полвека назад по городу важно водили бульдогов и боксеров. Это считалось круто, их было много самых разных. А потом они полностью пропали. Появились спаниели, овчарки и колли, которых сейчас тоже почти не видно. Потом было много бойцовых собак, но их запретили. А сейчас семенят на тонких поводках и маленьких ножках шпицы, мопсы и что-то совсем крошечное в кофточках, шапочках, кружевах и бантиках, знающее себе цену (и свою, видимо, тоже!). Они активно облаивают громкими голосами всех проходящих мимо, суетливо обнюхивают друг друга и недовольно, а вместе с тем и радостно, повинуясь натянутому поводку, торопятся за такими похожими  на них хозяевами.

Да и птицы тоже сменились. Еще лет 30-40 назад весь город был полон голубей. Они были везде, они гнездились на чердаках  всех городских домов, прелестно ворковали на всех балконах, в парках их щедро кормили хлебом бабушки и внуки. Они нежно ухаживали друг за другом, везде летали парами и были преданы друг другу. Тучи голубей вальяжно расхаживали по паркам и медленно переваливались с ноги на ногу, делая вид, что убегают от толстых карапузов, визжащих в погоне за ними, видимо чтобы их просто позабавить. Они были главными посетителями и смотрителями памятников героев прежних времен, лиц которых уже было почти не видно под плотным слоем птичьей деятельности. Эти голуби никого не боялись, ни от кого не убегали, казалось, им даже зёрнышки клевать уже лень. А сейчас они почти пропали, вернее, они есть, но их очень мало. Сначала это было незаметно, просто вдруг стало понятно, что никто не воркует по утрам на балконе. Люди с удивлением стали замечать их отсутствие. Какая-то важная составляющая жизненного быта пропала.

Голубей вытеснили вороны и чайки. Наглые базарные вороны проворнее голубей, хватают и заглатывают всё подряд, неособенно задумываясь, насколько это съедобно.

Красивые и гордые чайки сменили свой свободолюбивый образ романтиков морских просторов на приземлённую роль главных претендентов на городские мусорники (после бомжей). Большие и сильные, они прогнали голубей от их места кормёжки, завоевали эту территорию и научились наглости то ли от людей, то ли от котов. Новые технологии в лице пластиковых пакетов голубям совсем не оставили возможности пропитания и выживания. Теперь порвать пакеты удаётся только чайкам и воронам. Зато для последних еды всегда достаточно: раньше-то так щедро не выбрасывали! Такой промысел для чаек оказался полегче, чем ловить рыбу. Да и рыбы-то мало стало в море. Вон даже рыболовецкие совхозы закрылись, и лодки стоят на берегу вверх  дырявым дном. Так что чайки решили двигать в город. Селятся они на крышах старых высоток. Облюбовали заброшенную высотку — Дом печати. Огромная колония чаек устроила там гнездовье, гнёзд там видимо-невидимо. Это здание сейчас сносят, но ту часть, где гнёзда, будут сносить позже, когда молодняк подрастёт.

Чайки красивые, но голоса у них неоперные. Если чайка пролетает мимо и гаркнет над ухом, то подпрыгиваешь на месте от неожиданности и вздрагиваешь всем телом. Их истошные громогласные крики начинаются с рассвета. Это стая прилетела завтракать на ближайшую овощную базу. Кричат, кричат, и вдруг тишина – стая поднялась и ринулась на море. Там тоже много дел.

А мы ездим их кормить на море, особенно в холодное время года. Это традиция. Покупаем пару белых батонов. Когда подходим к морю — только опустишь руку в рюкзак, они уже поднимаются с воды и летят к нам из разных мест. Понимают что к чему! Начинают кружить над головой – ждут, пока откроем пакет. Кидаем им вверх кусочки хлеба, и они ловят их налету. И им это не так просто. Их много, и они летят по кругу в одном направлении. Им надо так спланировать, чтоб рассчитать на подлёте взмах руки с хлебом, скорость полёта кусочка, чтоб перегнать других, ни с кем не столкнуться и схватить кусочек.

Мы тоже научились «подавать» кусочки определённой чайке с учётом траектории её полета. И они, кажется, это понимают. Если какой-то кусочек никто в стае не поймал, одна чайка отделяется, пикирует вниз, ловит его у самого песка и взмывает вверх.

А в это время вороны прыгают поодаль. Они осторожные и боятся подойти поближе. Кинешь ей кусочек на землю поближе, она начинает важно к нему вышагивать. А тут чайка — вжих – спикировала и схватила его у самого вороньего носа. Прав был, конечно, дедушка Крылов насчёт вороньей сообразительности! Вороны никогда не выигрывают эту борьбу, только если уж совсем ей под ноги не попадёт хлебушек. Зато когда мы уходим, они ещё долго идут за нами вдоль берега. Провожают. Вот тогда им и перепадают остатки. А чайки остаются на месте.

Вот так все приспособились жить с новыми старыми соседями.