Крым — Артек

Не могу не выразить свою радость — Крым и Севастополь снова в России! Мы — вместе, и теперь уже навсегда! Плакала от счастья вместе со всеми… Да, после долгого, тяжёлого, изнурительного плавания Крым и Севастополь приплыли в родную гавань, к родным берегам…

Вся эта радость никак не против граждан Украины — и живущих в Крыму, и живущих на самой Украине. Думаю, для них Крым останется таким же доступным и своим, как и раньше, а все частные владения, особенно простых людей, никто не станет «экспроприировать». Но изменилось всё, прежде всего, для россиян и особенно для самих крымчан, большая часть которых за эту четверть века так и не смогла смириться с навязанным «бытиём» и ощутить себя вне России...

Очень хорошо помню свои чувства, когда в 1954 году Хрущёв передал Крым Украине. По какой причине, какая была необходимость — никто ничего не понимал. Никого из нас, простых граждан СССР, не спрашивали, просто поставили перед фактом. И хотя по тем временам Украина была частью СССР, всё равно я испытывала и удивление, и возмущение. То же переживали мои друзья и знакомые. И вовсе не потому, что не любила Украину, но было странное ощущение, что меня, лично меня — ограбили. Чувство было явно иррациональным, ведь в Крым и после случившегося дорога никому из нас не была заказана.

Спустя какое-то время поехала в Крым. Ездила туда отдыхать одна или с друзьями, как в дом родной. Иногда весной, на майские праздники, когда горы и города были в драгоценном бело-розовом одеянии, и осенью, когда ветви склонялись под тяжестью золотых плодов, а море было ещё совсем тёплым и очень нежным…

Удивилась, как всё неуловимо изменилось. Всё вроде было то же самое, но таблички с названием улиц стали на украинском, а на улицах иногда возникала толпа и по-хозяйски горласто намекала, хотя и на вполне понятном и близком украинском языке, что Крым «теперь не ваш». Чувствовала себя почему-то совсем чужой.

Кто бы мог подумать, что такой «подарок» Никиты Сергеевича мог породить столько нелепых и страшных следствий, с которыми удалось разобраться с огромным трудом спустя 60 лет…

С Крымом у меня были особые отношения. По тем временам попасть туда в любое время года по деньгам было совсем просто. Билет в плацкартном вагоне стоил, как помню, 12 руб. 50 коп., это при зарплате младшего научного сотрудника в 120 или 135 руб. И через примерно полтора суток поезд прибывал в Симферополь, откуда начиналось чудесное путешествие на троллейбусе до курортных местечек и городов на побережье. Какое чудо было вновь увидеть бескрайную синь тёплого моря, вдохнуть ароматы цветущих деревьев, терпкие запахи степи… Кстати, думаю нигде, как в весенней крымской степи, не растут такие удивительные цветы — на короткой толстой зеленоватой ножке, покрытой нежным пухом, с венчиком сиренево-розовых лепестков наверху….

Снять жильё весной или ранней осенью, даже в бархатный сезон, не составляло труда. Койка стоила рубль в сутки, осенью попозже можно было снять за ту же цену и комнату, если подальше от пляжа. Не любила жить в каких-то чуть ли не картонных закутках рядом с пляжем, а выбирала хозяек подальше, чтобы можно было ранним-ранним свежим утром пробежаться до пляжа, забежать по пути на маленький рыночек, где за копейки нагрузиться всякими фруктами и ещё чем-то съестным. А потом блаженствовать у моря до 11-ти часов, а в самое жаркое время в прозрачной тени могучих деревьев отдыхать на полную катушку… А когда жара спадала, снова бежать к морю и там уже почти до темноты наслаждаться его ласковым теплом.

О Крыме можно писать долго и взахлёб. С Крымом столько связано — и Лев Толстой, И Марина Цветаева, и домик Чехова в Ялте, и Космос Максимилиана Волошина в холмах Коктебеля… Можно назвать ещё очень много других известных имён. Побывала в самых разных местах Крыма, вот только до Севастополя добраться не удалось. Коктебель же и особенно его окрестности поразили меня, пожалуй, больше всего. Ну а в целом природа Крыма чуть ли не в любом его месте — сказочна, разнообразна и целительна.

В самый первый раз попала в Крым в 1946 году. И не просто в Крым, а сразу в знаменитый пионерлагерь Артек. Он только-только стал оправляться после войны, после фашистов, которые там и вообще в Крыму «хорошо» похозяйничали. Здания лагеря полностью ещё не были восстановлены, но Артек детей уже принимал. Думаю, что попала чуть ли не в самый первый заезд. По тем временам в Артек направляли детей со слабыми лёгкими. У меня был именно такой случай. В эвакуации в детском садике болела воспалением лёгких, лежала в изоляторе, и лечили меня красным стрептоцидом. Помню, как из шерстяного одеяла, край которого распустился, вытаскивала разноцветные нити и плела из них от нечего делать разные косички. А после выздоровления мне предписали усиленное питание. Ограничилось оно в первый после изолятора завтрак кусочком сливочного масла. Этот кусочек в то голодное время был чудом, помню его до сих пор.

Впрочем, навряд ли в те послевоенные времена остальные дети моего возраста были здоровее меня. Но мне повезло больше — тогда путёвки в Артек распределяли по организациям, через профсоюзы, моей маме на своей работе удалось достать для меня путёвку. Не помню, чтобы прыгала от счастья, когда узнала, что еду в Артек. Артек, как и Чёрное море, были для меня, для моего крохотного детского опыта, какой-то непонятностью, можно сказать далёкой абстракцией.

Отчётливо и ярко помню, как на автобусе нас везли в лагерь. И вдруг раздались крики — море, море, море!!! Все мы прилипли к окнам справа по ходу, чтобы увидеть море. За окном увидела ярко-синюю вертикальную стену — от земли до такого же ослепительно-синего неба. Стена как бы падала на меня. Какое странное это море, со страхом подумала я… Но спустя мгновение стена вдруг опрокинулась назад и превратилась в ярко-синюю плоскость до самого горизонта…

По приезде нас всех подвергли прежде всего санобработке. Тогда дети часто болели педикулёзом. Понятно, что такого слова мы, дети, конечно, не знали, знали только, что почти у всех нас водились неистребимые, несмотря на усилия взрослых, вши. Сначала нас всех остригли наголо и для верности обработали головы керосином. Потом был горячий-горячий душ. А после душа нам, девочкам, выдали синие юбочки в складку, белые кофточки, белые панамки, сандалики и алые пионерские галстуки. Впрочем, это была парадная форма — для праздничных линеек, костров, а повседневная одежда — трусики, маечка и обязательная панамка от солнца, сандалики и пионерский галстук. Мальчишкам тоже выдали трусики, маечки, рубашечки, сандалики, пионерские галстуки и, конечно же, панамки.

У меня сохранилась фотография нашего отряда. Во всех детских лагерях СССР не было в те времена смешанных отрядов — мальчики и девочки отдельно. Мы сидим на лавочках в своих панамках и юбочках, с пионерскими галстуками, щуримся от яркого солнца. Все как один похожи на плотные грибки-боровички, все одинаково загорелые, радостные и счастливые…

После душа нас повели в столовую. Помню длинный-длинный стол на веранде, накрытый белой скатертью, и шеренгу стаканов с компотом из сухофруктов. Что было из других блюд — напрочь забыла, потому что восхитительный вкус компота затмил всё остальное, тем более, что его можно было пить сколько угодно. Надо понять, что послевоенный 46-ой год был ещё голодным, продукты, в том числе и хлеб, давали по карточкам. И только в 48-м отменили карточки на хлеб и сахар, и мы с бабушкой приносили из магазина восхитительно-вкусные огромные буханки серого хлеба — сколько унесёшь! И тоже без ограничений ослепительной белизны сахарные головы, которые бабушка, поворачивая в ладони, сначала разбивала ножом, выбирая плоскость с наименьшим сопротивлением, а потом более мелкие куски колола для сахарницы на маленькие кусочки специальными щипчиками.

Так вот, если вернуться к компоту. Это было что-то небывалое — пить сладкий компот «от пуза»… Это воспоминание — одно из самых ярких об Артеке. К тому же стол был накрыт на веранде с колоннадой, на окнах — белоснежные тюлевые занавески, которые колыхались от тёплого ветра. Всё это вместе — волшебное — потрясло мою детское голодное тело и восхитило душу, будто попала я в какое-то сказочное королевство…

Хорошо помню гору Аюдаг — гору Медведь, она была действительно похожа на огромного медведя, припавшего башкой к воде. Артек был совсем недалеко от неё. Про эту гору нам рассказывали разные удивительные легенды, но я их почти не помню.

Купаться нас водили вожатые, плескались мы на мелководье и строго по времени. По команде входили и выходили из воды, вожатые следили за нами и считали по головам. У детей постарше общение с морем было посвободнее, а за мелюзгой, не умеющей плавать, следили особенно строго. Поражало, что вода такая солёная… Поражала и такая круглая серая галька на берегу и в воде, вместо привычного золотого песка.

В Артеке так и не научилась плавать, хотя где как не на море с его плотной солёной водой это делать. По-моему, такой задачи у послевоенных вожатых тогда не было — главное, чтобы мы не утонули, не перегрелись на солнце, не сгорели и т. п. А плавать научилась спустя много лет, для начала по-собачьи, когда доверилась воде.

 Мало что помню ещё из жизни в Артеке, всё отдельными картинками. Но осталась полнота ощущений. Вся жизнь там была как сказочный сон — вкусная еда, сверкающие солнечные брызги морской воды, когда мы весело плескались в ней, слепящие солнечные зайчики в волнах прибоя, тёмное плотное тело Аюдага, невероятный запах странных деревьев — кипарисов, с их плотными зелёными шишечками, огромные цветы магнолий. Повсюду белые панамки, забота и доброжелательность вожатых и всего обслуживающего персонала… Были и костры, и торжественные линейки, экскурсии и другие мероприятия.

Артек наверняка помог мне и восстановить здоровье, но кто в моём возрасте думает о таких вещах. Только со временем поняла, как мне повезло…