Хотя у нынешнего человека доминируют слуховые и зрительные формы общения, а обонятельные сигналы кажутся совсем вытесненными из его жизни, запахи, тем не менее, оказывают на него своё мощное влияние. Именно восприятие запахов, а не звука, не цвета вызывало самые сильные впечатления у многих космонавтов по возвращении на Землю после долгих месяцев, проведённых на орбите.
Известный профессор неврологии и нейропсихологии, британец Оливер Вольф Сакс (род. 1933 г.), в своей книге «Человек, который принял жену за шляпу» описал клинический случай, когда человек потерял обоняние в результате черепно-мозговой травмы. Вот что этот пациент ему рассказал: «Когда я потерял восприимчивость к запахам, я будто ослеп. Изрядная часть вкуса к жизни ушла вместе с обонянием. Мы даже не представляем себе, насколько этот самый «вкус» состоит из запахов. Мы ощущаем запах людей, запах книг, запах города, запах весны... Быть может, мы не фиксируем эти ощущения, однако они составляют исключительно важный бессознательный фон, на котором разворачивается жизнь. Весь мир неожиданно потерял львиную долю прежнего богатства…».
О подобном значении запахов для человека писал в своё время и Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин (1826-1889 гг.). «Есть… запахи до того ласкающие, что человек покоряется им совершенно машинально, независимо от сознания. Он не анализирует ни ощущений своих, ни явлений, породивших эти ощущения, и просто живёт, как очарованный, чувствуя, как в его организм льётся отрада».
Здесь также стоит припомнить и Ольгу Ивановну Скороходову (1911-1982 гг.), в детстве ослепшую и оглохшую после перенесённого менингита, а позже утратившую и речь, которая в 1947 г. выпустила замечательную книгу «Как я воспринимаю окружающий мир», выдержавшую в последующем ещё два издания (1954 и 1972 гг.). В этой книге она писала: «Обоняние даёт мне возможность определять чистоту воздуха в помещении, чистоплотность людей, а по запахам в городе я узнаю знакомые или незнакомые мне места. Во многих других случаях я пользуюсь обонянием так же, как зрячие пользуются зрением». В первом издании книги приведено более 280-ти самонаблюдений, подтверждающих это положение. Ольга Ивановна, входя в комнату, сразу могла безошибочно определить по запаху, кто находится в этой комнате. Весьма показательно наблюдение, в котором она описывает случай, когда вместо свежей газеты, которую ей обычно «читал» педагог, принесли старую. Она сразу «сказала»: «Эту газету я читала вместе с Р. Г.». — «Откуда ты знаешь?» — «Я по запаху слышу».
Однако запахи дарят нам не только «вкус… и богатство» чувственного восприятия жизни и дают возможность точно ориентироваться в её среде. Помимо этого, восприятие запахов тесно связано с долговременной памятью. Ничто не заставляет нас так живо вспоминать какое-либо событие, как связанный с ним запах. К примеру, Алексей Константинович Толстой (1817-1875 гг.) писал, что как-то, собирая грибы и вдохнув запах рыжика, он «…увидел перед собой, как в молнии, всё своё детство во всех подробностях до семилетнего возраста» .
А Аполлон Николаевич Майков (1821-1897 гг.) в своём стихотворении «Емшан» пересказал легенду о половецком хане, который, завоевав Кавказское царство, многие годы правил в нём в роскоши и богатстве, забыв про половецкие степи. Его не могли заставить вернуться в родную степь ни уговоры, ни напевы любимых песен. Но стоило было хану вдохнуть едва уловимый горьковатый аромат присланной ему травы емшан (степной полыни), как на него нахлынули воспоминания. Их неудержимый поток заставил его покинуть богатство и покой, обретённые в чужой стране, и вернуться в родной край — в половецкие степи:
«Степной травы пучок сухой,
он и сухой благоухает!
И разом степи надо мной
всё обаянье воскрешает…».
Ролан Барт (1915-1980 гг.) в своём дневнике описывает, как в нём пробуждались утраченные воспоминания детства под воздействием запахов: «В моих воспоминаниях ничто так не важно, как запахи старинного квартала между Нивом и Адуром, который называют «малая Байонна»: там смешивались запахи всевозможной мелкой торговли, образуя неподражаемый аромат. Дратва, которой старые баски прошивают сандалии, какао, испанское оливковое масло, спёртый воздух тёмных лавок и узких улочек, ветхая бумага книг из муниципальной библиотеки — всё действовало, как химическая формула ныне исчезнувшей торговли этого квартала… или, вернее, действует сегодня, как формула её исчезновения. Через запах я улавливаю даже перемены в образе потребления: сандалий теперь уже не ручной работы, а какао и масло теперь уже покупают в загородном супермаркете» . У Жорж Санд (1804-1876 гг.) запах вьюнков всегда вызывал к жизни перед внутренним взором образ испанских гор и обочину дороги, где она собирала их в первый раз. «Вечность» аромата — излюбленная тема французского поэта Шарля Бодлера (1821-1867 гг.). У него обоняние обретает всепоглощающую силу воспоминаний:
«Случалось ли, мой друг-читатель, вам
блаженствовать и томно длить мгновенья,
безумно долго, до самозабвенья,
вдыхая мускус или фимиам».
Но едва ли не самые выразительные примеры связи памяти с запахами, а также вкусовыми ощущениями можно отыскать в первой книге Марселя Пруста (1871-1922 гг.) «На пути к Свану» из его знаменитого литературного цикла «В поисках утраченного времени». Там повествующий приходит в гости к матери, которая угощает его бисквитным печеньем. Вкус и запах этого печенья, размоченного в липовом чае, вводит его в удивительный беспричинный восторг: «Я наполнился каким-то драгоценным веществом». И вслед за этим странным чувством в нём пробуждаются воспоминания о детстве, прошедшем в родном городе Комбре: «Весь Комбре и его окрестности — всё, что имеет форму и обладает плотностью — город и сады, — выплыло из чашки чая». И далее: «Когда от давнего прошлого уже ничего не осталось, после смерти живых существ, после разрушения вещей, одни только, более хрупкие, но более живучие, более невещественные, более стойкие, более верные запахи и вкусы долго еще продолжают, словно души, напоминать о себе, ожидать, надеяться, продолжают, среди развалин всего прочего, нести, не изнемогая под его тяжестью, на своей едва ощутимой капельке, огромное здание воспоминаний». Пруст будто вновь получает ключи доступа к утраченным пространствам, восстанавливая в памяти пейзаж своего детства. К нему возвращаются запахи «…разных времен года, но уже комнатные, домашние, смягчающие колючесть инея на окнах мягкостью тёплого хлеба; запахи праздные и верные, как деревенские часы, рассеянные и собранные, беспечные и предусмотрительные, бельевые, утренние, благочестивые... тонкий аромат тишины... сухие ароматы буфета, комода, пёстрых обоев и сложный, липкий, приторный, непонятный, фруктовый запах вышитого цветами покрывала».
Эффект пробуждения воспоминаний посредством запахов (когда один-единственный запах настоящего способен вызвать в воображении объёмные сцены из прошлого) получил название «феномен Пруста».
Но и до феномена Пруста существовал способ чувственно-ассоциативной фиксации в памяти и последующего перепросмотра дорогих сердцу событий и переживаний, например, у племён североамериканских индейцев. Для этого они носили в специальных капсулах из кости или рога набор веществ, обладающих сильным и характерным ароматом. В мгновения, воспоминания о которых индейцам хотелось бы удержать надолго в своей памяти, они открывали какую-нибудь капсулу и вдыхали её запах. Индейцы утверждали, что этот запах мог потом, через много лет, пробудить необычайно яркие и живые воспоминания.
Также известно, что и индийские брамины носили на поясе флакончики с редкими благовониями для того, чтобы прикладывать их к носу в моменты жизни, когда происходило радостное событие. Их сильный аромат прочно ассоциировался с радостным переживанием. Спустя годы достаточно было вновь откупорить флакон и вдохнуть его аромат, чтобы радостные воспоминания нахлынули с удивительной яркостью.
Комментарии
Добавить комментарий